Барраяр - Страница 88

Он озадаченно покачал головой:

– Я об этом не думал. Я просто хотел быть нормальным. Как другие мужчины.

– По-моему, твои инстинкты сработали правильно. Но одних инстинктов недостаточно. Ты не мог бы ради разнообразия заставить свои инстинкты и разум работать вместе, а не порознь?

Он хмыкнул.

– Не знаю. Не знаю… как теперь с ней говорить. Я же извинился, сказал, что мне стыдно.

– У вас так и не наладились отношения, да?

Куделка горестно кивнул.

– А знаешь, что меня больше всего мучило, пока мы сюда ехали? – спросила Корделия.

– Нет…

– Я не смогла попрощаться с Эйрелом. Если… если со мной что-то случится – или, если на то пошло, с ним, – между нами останется что-то незавершенное, и это не даст мне покоя. И будет уже невозможно это исправить.

– М-м. – Куделка погрузился в размышления, как-то сразу сникнув.

Корделия задумалась.

– А не попробовать ли что-нибудь еще, кроме извинений? Ну, например, спросить: «Как ты себя чувствуешь? У тебя все в порядке? Тебе помочь? Я люблю тебя». Классические фразы. Знаешь, я только сейчас заметила, что все это в основном вопросы. Они показывают, что ты хочешь начать разговор, понимаешь?

Он печально улыбнулся:

– По-моему, она больше не хочет со мной говорить.

– А что, если… – Корделия откинула голову и невидяще уставилась в конец коридора, – если бы в ту ночь ничего не случилось, если бы ты не впал в панику… Если бы этот идиот Ивон Форхалас не прервал вас своим спектаклем… – «Ах, если б так и было! Слишком много боли они причиняют, все эти если». – Вернемся к самому началу: вот вы сидели, обнимались. – Эти слова напомнили ей об Эйреле, но о нем сейчас тоже было слишком больно думать. – Вы нежно расстались, наутро ты просыпаешься, мучась от неутоленной страсти… Что делают на Барраяре потом?

– Потом – сваха.

– Что?

– Ее родители или мои нанимают сваху. И она… ну… все улаживает.

– А что делаешь ты?

Он пожал плечами:

– Являюсь на свадьбу без опоздания и плачу по счетам, наверное. А чаще всего по счетам платят родители.

«Неудивительно, что он совершенно растерялся».

– Ты ведь хотел жениться? Не просто переспать с ней?

– Да! Но… миледи, я ведь даже в хорошие дни всего лишь полчеловека. Ее родные поднимут меня на смех, если увидят…

– Ты встречался с ее родными? Они тебя видели?

– Нет.

– Ку, ты сам-то понимаешь, что говоришь?

Он выглядел пристыженным.

– Ну…

– Сваха. О Господи!

Корделия встала.

– Куда вы?

– Сватать, – решительно сказала она. Подойдя к двери леди Форпатрил, она заглянула в комнату. Друшикко сидела, наблюдая за спящей; нетронутые пиво и бутерброды остались на прежнем месте.

Корделия проскользнула в комнату и осторожно закрыла за собой дверь.

– Знаешь, – тихо сказала она, – хорошие солдаты никогда не упустят случая поесть и поспать. Потому что никогда заранее не известно, сколько всего предстоит сделать, прежде чем представится следующая возможность.

– Я не голодна.

Вид у Друшикко был сумрачный и какой-то раздосадованный.

– Хочешь поговорить?

Та неуверенно пожала плечами и пересела на кушетку в дальнем углу комнаты. Корделия устроилась рядом.

– Сегодня, – начала Друшикко, – я впервые побывала в настоящем бою.

– И ты действовала превосходно. Ты…

– Нет, – Друшикко с досадой махнула рукой, – вовсе нет.

– Разве? А мне показалось, что все было как надо.

– Я пробежала позади дома, парализовала двух солдат, дежуривших у задней двери. Они меня даже не заметили. Потом заняла позицию на углу. Я видела, как эти люди мучили леди Форпатрил – оскорбляли ее, толкали, тискали… Я так разозлилась, что приготовила нейробластер. Хотела их убить. А потом началась стрельба. И… и я замешкалась. Из-за меня погиб лорд Форпатрил. Я виновата…

– Спокойнее, девочка! Тот солдат, что застрелил Падму Форпатрила, был не единственным, кто в него целился. Падма был настолько одурманен суперпентоталом, что даже не пытался найти укрытие. Наверное, в него всадили двойную дозу, чтобы он привел их к Элис. Человек в таком состоянии заведомо обречен, если он попадает в переделку.

– Сержант Ботари не колебался, – только и сказала Друшикко.

– Да, – согласилась Корделия.

– Сержант Ботари не тратит силы на то, чтобы… жалеть своих врагов.

– А тебе их жаль?

– Мне тошно.

– Ты убила двух совершенно незнакомых тебе людей и хочешь прекрасно себя чувствовать?

– Но Ботари-то чувствует себя прекрасно!

– Да. Ему это доставило удовольствие. Но Ботари даже по барраярским меркам нельзя считать нормальным. Ты хотела бы быть чудовищем?

– Вы его так называете?!

– О, он – мое чудовище. Мой верный пес. – Корделии всегда было трудно объяснять, что представляет собой Ботари – даже себе самой. Интересно, знает ли Друшикко, откуда пошло выражение «козел отпущения»? Жертвенное животное, которое каждый год отпускали в пустыню, чтобы оно унесло с собой грехи избранного народа… Ботари определенно был ее вьючным животным – Корделия хорошо понимала, сколько он для нее делал. А вот ее собственная роль в жизни сержанта была неясна; она чувствовала одно – роль эта чрезвычайно важна для него. – Я очень рада, что тебе тошно. Два патологических убийцы у меня на службе – это было бы чересчур. Цени свое отвращение, Дру.

Та покачала головой.

– Наверное, я занялась не своим делом.

– Может быть. А может быть, и нет. Подумай, какой чудовищной была бы армия, состоящая сплошь из таких, как Ботари. Любая силовая структура общества – армия, полиция, служба безопасности – нуждается в людях, которые способны творить необходимое зло, не озлобляясь при этом. Только необходимое, не более того. И еще они должны постоянно ставить под сомнение эту необходимость, чтобы не превратиться в зверей.